С характерным чавканьем мокрая тряпка скользила по глянцевому паркету, оставляя за собой блестящую полосу. Нина Петровна двигалась размеренно, привычно, как человек, годами отточивший каждое движение. Шестнадцать лет она убирала административное здание завода «Красный Октябрь» — за это время выучила его наизусть. Знала, где скрипит пол, где отслаиваются обои, где краска на батареях вздувается от жара.
В семь утра здание было пустым и тихим. Нина Петровна любила это время — никто не мешал, не отвлекал, можно было сосредоточиться на работе. К восьми всё должно быть безупречно: полы — чистыми, поверхности — без пыли, мусор — вывезен.
Сегодня был понедельник — день генеральной уборки кабинета директора. Георгий Андреевич Савельев, строгий мужчина лет пятидесяти, недавно занявший эту должность, по понедельникам приезжал позже: у него каждую неделю утреннее совещание в городской администрации. Это давало Нине Петровне лишнее время, чтобы тщательно привести в порядок самый роскошный кабинет на заводе.
Она открыла тяжелую дверь с табличкой «Директор» и въехала внутрь тележку с уборочным инвентарём. В кабинете царила прохлада и пахло старой кожей и деревом. Нина Петровна включила свет и огляделась. После пятничного совещания на столе валялись папки, а на краю стояла чашка с застывшим кофе. Женщина тихо вздохнула — она не раз просила секретаршу Людочку убирать посуду, но та всё забывала.
Сначала она проветрила помещение, потом аккуратно протёрла пыль на шкафах, массивном столе из тёмного дерева и кожаном кресле. Документы она обходила по краю, не трогая их — директор был человеком педантичным, замечал даже малейшее смещение бумаг.
Закончив с поверхностями, она приступила к полу. Тёмный паркет требовал бережного ухода: сначала влажная уборка, затем полировка специальным составом. Опустившись на колени, чтобы добраться до пространства под столом, Нина Петровна вдруг заметила нечто необычное.
На нижней полке стеллажа стояла небольшая серебристая рамка. Раньше её здесь не было. Наверное, директор поставил её недавно, обустраивая кабинет. Любопытство пересилило, и женщина осторожно взяла рамку в руки.
Внутри была чёрно-белая фотография молодой девушки. Снимок слегка пожелтел, но лицо было отчётливо видно. Девушка смеялась, её волосы развевались на ветру, глаза сияли той искренней радостью, что бывает только в юности.
Сердце Нины Петровны сжалось. На фотографии была она сама — двадцать лет назад.
Уборщица обнаружила в кабинете директора свою старую фотографию и резко вскочила. Но, не удержав равновесия на мокром полу, едва не упала, хватаясь за край стола. Рамка выскользнула из её рук и глухо ударилась о ковёр.
«Не может быть», — пронеслось в голове. Она снова подняла фотографию, вглядываясь в своё молодое лицо. Ни тени сомнений: это была она — Нина Колесникова, студентка педагогического института, мечтавшая стать учителем литературы. Фото было сделано на Селигере летом 1998 года. Как оно попало сюда? И почему стоит в кабинете нового директора?
Дрожащими руками Нина Петровна опустилась в его кресло, всё ещё держа рамку. Воспоминания хлынули, будто прорвав плотину, которую она годами держала на замке.
1998 год. Молодость, надежды, институт. Поездка с туристическим клубом на Селигер. И он — Георгий Савельев, студент с экономического факультета. Знакомство у костра, разговоры до утра, первая любовь, казавшаяся навсегда.
Два месяца счастья — и внезапный разрыв. Его родители были против: «девочка из шахтёрского городка» не подходила для сына с блестящим будущим. Георгий не смог пойти против семьи. Прощание было болезненным, с обидой и слезами.
А потом — трагедия: гибель родителей в автокатастрофе. Депрессия, академический отпуск, который стал навсегда. Замужество по расчёту за вдовца с ребёнком. Переезд в этот промышленный город, где никто не знал её прошлого. И работа уборщицей — единственная, на которую хватило сил и образования.
И вот — двадцать лет спустя — прошлое врывается в её жизнь самым неожиданным образом. Георгий Савельев, её первая любовь, теперь директор завода, а она — уборщица, которая шестнадцать лет моет полы в его здании. А на его полке стоит её молодое лицо.
От мыслей её оторвал звук открываемой двери. На пороге стоял он — Георгий Андреевич, в строгом костюме, с портфелем в руке. Его глаза расширились, когда он увидел её — сидящую в его кресле с фотографией в руках.
– Нина? – голос его дрогнул, и в этом слове прозвучало столько, что у неё перехватило дыхание.
– Здравствуй, Жора, – тихо ответила она, впервые за двадцать лет произнеся это имя.
Он закрыл дверь и медленно подошёл к столу.
– Я знал, что это ты, – сказал он. – Увидел твою фамилию в списке и подумал: совпадение. Но когда увидел в коридоре — узнал сразу. Даже если ты и изменилась.
– А я тебя — нет, – честно призналась Нина Петровна. – Ты стал совсем другим. Важным, солидным.
– Постарел, – усмехнулся он.
– Мы все постарели, – она поставила рамку на стол. – Откуда у тебя это фото?
Георгий посмотрел на снимок с тёплой грустью.
– Оно было со мной всё это время. Двадцать лет. В каждом кабинете, на каждой работе. Единственное, что напоминало о том лете.
У Нины Петровны перехватило горло.
– Зачем? Ты сам ушёл. Выбрал карьеру, семью, будущее…
– И жалел каждый день, – тихо сказал он. – Через год я попытался найти тебя. Но ты уже не училась, а твоих родителей…
– Да, они погибли, – она машинально поправила седую прядь. – Я тогда потеряла всё. Не только их, но и себя.
Тяжёлая тишина повисла в кабинете. Георгий смотрел на неё, будто пытался разглядеть в этой уставшей женщине ту самую девушку с Селигера.
– Почему ты не подошёл, когда увидел меня? – спросила она. – Уже месяц, как ты здесь.
Он опустил глаза.
– Не знал, как. Что сказать. «Привет, я тот, кто бросил тебя двадцать лет назад, а теперь я твой начальник»? Боялся, что ты не захочешь говорить.
– И правильно боялся, – горько усмехнулась она. – Я бы не захотела. А теперь вот так — случайно.
Она встала, чувствуя себя чужой в этом кабинете, в своём сером халате.
– Мне нужно закончить уборку. Извините, Георгий Андреевич.
– Нина, подожди, – он тоже встал. – Давай поговорим. Не здесь. Может, вечером? Я бы хотел…
– Что? – она обернулась. – Что ты хочешь? Вспомнить молодость? Попросить прощения? Вернуть прошлое? Поздно, Жора. Двадцать лет — это очень поздно.
Она вернулась к тележке и снова принялась за работу, будто ничего не случилось. Он стоял, наблюдая за её движениями.
– Я разведён, – вдруг сказал он. – Пять лет уже. Детей нет.
– А я — вдова, – ответила она, не поднимая глаз. – Три года. У меня падчерица, почти твоего возраста, и двое внуков. Ну и что?
– Ни к чему, – вздохнул он. – Просто хотел, чтобы ты знала.
Когда она закончила с полом, Нина Петровна выпрямилась, чувствуя, как ноют колени. Возраст давал о себе знать.
– Что с тобой случилось, Нина? – тихо спросил он. – Почему ты не стала учителем?
– Жизнь случилась, – коротко ответила она, убирая тряпки. – У всех свои пути. Ты пошёл своим, я — своим. Просто твой был ровнее и светлее.
– Ещё не всё потеряно, – шагнул он к ней. – Можно начать сначала.
Она впервые посмотрела ему прямо в глаза.
– Что ты предлагаешь? Что я брошу работу и пойду в институт в пятьдесят? Или что стану твоей… кем? Любовницей? Женой? Это нелепо, Жора. Ты — директор, я — уборщица. Такое бывает только в сказках.
– Я не об этом, – покачал он головой. – Я хочу помочь. Может, найти тебе другую работу. Или…
– Мне не нужна помощь, – перебила она. – Не из жалости. Не из вины. Я сама справляюсь.
Она выкатила тележку в коридор, но он последовал за ней.
– Тогда просто поговорим, – настаивал он. – Как старые знакомые. За чаем. Вспомним молодость.
Нина Петровна остановилась, устало улыбнулась.
– Зачем ковырять старые раны, Жора? Нам это не нужно. Ты живёшь своей жизнью, я — своей. И пусть всё останется как есть: ты — директор, я — уборщица, которая по понедельникам моет полы в твоём кабинете.
– Я не могу так, – покачал он головой. – Не теперь, когда я наконец нашёл тебя.
– Придётся, – твёрдо ответила она. – Потому что я этого хочу. И я прошу тебя уважать моё решение — такое же, какое ты проигнорировал двадцать лет назад.
С этими словами она развернулась и покатила тележку по коридору, оставляя Георгия стоять у двери его кабинета. Сердце бешено колотилось, руки дрожали, но она не оглянулась. Только дойдя до подсобки, позволила себе остановиться, прислониться к стене и перевести дыхание. Слёзы, сдерживаемые с самого утра, наконец прорвались — тихие, тяжёлые, словно выплакивались двадцать лет боли.
Остаток дня Нина Петровна провела как в тумане. Работала машинально, механически выполняя привычные действия, но мысли её были далеко. В голове вновь и вновь прокручивались картины прошлого: Селигер, костёр, его глаза, полные надежды, её мечты о кафедре, о книгах, о детях, которых она когда-то хотела учить. Как всё могло сложиться иначе? Если бы он не сдался. Если бы она не опустила руки. Если бы жизнь была добрее.
Когда рабочий день подошёл к концу, и она уже собиралась домой, к ней подошла Людочка — секретарша директора.
– Нина Петровна, Георгий Андреевич просит вас зайти, – с любопытством сказала девушка. – Что-то важное?
– Наверное, просто по делу, – спокойно ответила Нина Петровна, пряча волнение за привычной сдержанностью.
Она медленно поднялась на второй этаж, постучала в знакомую дверь.
– Войдите, – раздался его голос.
Он сидел за столом, перед ним лежала папка. Фотография теперь стояла на самом видном месте — на краю стола, как будто приглашая её войти в кабинет не как уборщицу, а как кого-то близкого.
– Вызывали, Георгий Андреевич? – спросила она официально, будто утреннего разговора не было.
– Да, Нина Петровна, – ответил он в том же деловом тоне. – Присаживайтесь, пожалуйста.
Она села на стул для посетителей, чувствуя, как напряжение сжимает плечи.
– Я много думал после нашего разговора, – начал он, глядя прямо на неё. – И понял: я не имею права нарушать вашу жизнь снова. Вы правы — прошлое нельзя вернуть. Но есть кое-что, о чём я хотел бы поговорить.
Он открыл папку и достал лист бумаги.
– На заводе освобождается должность заведующей заводской библиотекой. Предыдущая сотрудница уходит на пенсию. Я подумал… это могло бы быть интересно вам.
Нина Петровна нахмурилась.
– У меня нет соответствующего образования.
– Формально требуется только среднее специальное, – сказал он. – А у вас — незаконченное высшее педагогическое. Этого более чем достаточно. Да и вы всегда любили книги. Это было бы… естественно.
– Это предложение из жалости? – спросила она прямо.
– Нет, – твёрдо ответил он. – Это предложение из уважения. К той девушке, – он кивнул на фотографию, – которая мечтала вдохновлять людей словом. И к женщине, которая, несмотря ни на что, осталась сильной и честной.
Она молчала. Библиотека… Книги. Её старая любовь. Даже когда жизнь разваливалась на части, именно они оставались с ней — в поездах, в ночах без сна, в тишине пустой квартиры. Она читала, чтобы не сойти с ума. А теперь — возможность работать с книгами? Снова приблизиться к тому, кем мечтала стать?
– Зарплата будет выше, – добавил он, заметив её колебания. – И работа… более подходящая для вас.
– «Подходящая», – повторила она, чуть насмешливо. – А моя нынешняя — неподходящая?
– Я не это имел в виду, – поспешно сказал он. – Я просто считаю, что вы достойны большего. Что вы заслуживаете работы, которая бы приносила вам радость, а не только усталость.
Она вздрогнула, когда он назвал её просто «Нина» — без отчества, как двадцать лет назад.
– Я подумаю, – наконец сказала она, поднимаясь. – Спасибо за предложение, Георгий Андреевич.
– И ещё, – он встал. – Если вы примете решение — это будет исключительно деловое. Никаких личных обязательств. Никаких ожиданий. Обещаю.
Она кивнула — благодарно, почти с облегчением. Уже у двери она остановилась, обернулась.
– Знаешь, Жора… У меня до сих пор хранится твоё письмо. То единственное. Я его не выбросила. Оно лежит в шкатулке с самым дорогим.
Он смотрел на неё, и в его глазах вспыхнула надежда.
– Значит, не всё потеряно? – тихо спросил он.
– Не знаю, – честно ответила она. – Двадцать лет — это целая жизнь. Мы изменились. Но, может быть… может быть, стоит попробовать? Не возвращаться в прошлое, а просто начать узнавать друг друга заново.
Она вышла, оставив за собой тишину и лёгкое дрожание в воздухе — как будто что-то давно застывшее вдруг снова ожило.
В подсобке Нина Петровна переоделась, повесила халат в шкаф, посмотрела на себя в маленькое зеркало. Морщины, седина, усталость — всё на месте. Но в глазах, в глубине, вспыхнула искра. Та самая — молодая, живая, полная невысказанных возможностей. Как на той фотографии.
«Может быть, ещё не поздно», — подумала она, выходя из здания в тёплый летний вечер.
Ей всего пятьдесят. А впереди — не обязательно конец. Возможно, это и есть начало. Новая глава. С книгами. С тишиной. И, кто знает, может быть, с человеком, который когда-то любил её — и, быть может, не перестал.